Буколические песни и сонеты

Латинские стихотворения Боккаччо при незначительности их литературной и эстетической цены имеют весьма важное значение,как исторический источник. Первое место между ними занимаю» Эклоги. «Лучше всякого биографа раскрывают собственную жизнь Петрарка в своих диалогах “О презрении мира” и Боккаччио в своих “Эклогах”», говорит Гортис. Несмотря на некоторое преувеличение этой оценки, нельзя отрицать, что в Эклогах Боккаччо заключается весьма ценный автобиографический и исторический материал; только пользование им весьма затруднено аллегорией и было бы совсем невозможно, если бы сам автор не оставил комментария в письме к Мартину да Синья. В виду незначительности данных для характеристики политических воззрений Боккаччо особенную цену имеют те эклоги, в которых аллегорически изображается современная политическая действительность. Из 16 эклог к этой категории относятся 7 (III, IV,V, VI, VII, IX, X). Третья, четвертая, пятая и шестая представляют собою аллегорическое изображение событий в Неаполе после смерти короля Роберта.

За эклоги о неаполитанских делах Боккаччо получил от одного из наиболее строгих своих критиков название «политического поэта».Но его политическая мысль здесь обнаруживает крайнюю неустойчивость. Боккаччо руководится при оценке лиц и событий непосредственным впечатлением иногда даже чисто личного характера.

Несколько определеннее его политические желания по отношению к родному городу, делам которого он посвятил 2 эклоги. Первая из них (VII), изображает попытку Карла IV подчинить себе Флоренцию. Точка зрения Боккаччо на это дело вполне ясна и определенна: как республиканец, он дорожит свободой Флоренции, как итальянский патриот, он презирает «сармата», пытающегося овладеть Италией; как человек нового времени, он с пренебрежением смеется над захудавшей средневековой
империей.

В тесной связи с этой эклогой стоит девятая, озаглавленная Libis. Она носит элегический характер: Боккаччио оплакивает жалкие нравы потомков великих предков, и порицает «невежественную мать» Рим, короновавший варвара Цирция, (Карла IV), что заставило подчиниться и Флоренцию. Последняя эклога политического содержания (X), озаглавленная Мрачная Долина (Vallis ораса), отличается весьма темной аллегорией, которая нисколько не разъяснена самим автором. В письме к Мартино да Синья Боккаччио отмечает только ее общий тон: «под Лицидом (Lyzidas) я разумею некоего прежнего тирана (quendam olim tyrannum) и называю его Лицидом, что по-латыни значит lupus — волк: как волк самое хищное животное, так и тираны самые хищные люди».

Не лишены значения 2 эклоги религиозного содержания. Одна из них (XI) называется Пантеон и под языческими именами изображает библейскую историю. Эта эклога представляет собою одно из наиболее ранних проявлений формального паганизма. В комментарии к ней Боккаччио говорит, что под одним собеседником Миртилисом (Mirtilis) он разумеет христианскую церковь, под другим — Главком — ап. Петра. «Главк был рыбак; попробовавши какой-то травы, он внезапно бросился в море и сделался одним из морских богов. Точно так же и Петр был рыбак, и он, опробовавши Христова учения, добровольно бросился в волны, т. е. в козни и преследования врагов христианского имени, проповедуя учение Христа, вследствие чего сделался Богом, т. е. святым, одним из друзей Небесного Бога».

Пятнадцатая эклога — Филостропос отличается субъективным характером. Боккаччо объясняет ее заглавие тем, что «в ней идет речь об отвращении духа от земной соблазнительной любви к любви небесной».

В тесной связи с этой эклогой по настроению, а отчасти и по содержанию, находится XII, Сафо, одна из двух, в которых трактуется о поэзии. Боккаччио в форме разговора с Каллиопой (bona sonoritas — изящная речь), служанкой Сафо (истинная, высокая поэзия) изображает свое стремление к настоящей поэзии. Кроме автобиографических черт, иногда несколько туманных, эклога определяет поэтический идеал Боккаччио: по словам Каллиопы, единственный человек, который теперь может довести до Сафо — это Сильван — Петрарка.

Следующая эклога (XIII), озаглавленная Laurea, содержит в себе спор между поэтом и купцом о сравнительном достоинстве их занятий. Сюжет, очень интересный для Боккаччио и не раз затронутый им в других сочинениях. Эклога не дает ничего нового, кроме тона: к удивлению он гораздо спокойнее, чем в прозе, и самый спор остается не решенным, так как Критис, третий собеседник, одинаково восхваляет оба занятия.

Остальные эклоги имеют чисто автобиографическое значение.В первой (Florentini) Боккаччио оплакивает обманутую любовь к Галле, во второй (Pampinea) — безнадежную любовь к Пампинее. В письме к Мартино да Синья сам автор объявляет их недостойными внимания и ничтожными, и в действительности они ничего не прибавляют к его биографии. Более интереса представляет последняя (XVI) эклога Angelos, в которой автор аллегорически просит Донато да Альбанцани вместе с Петраркою исправить его 15 эклог. Самая интересная в ней черта — это отношение к Петрарке. Не смотря на всю дружбу к своему «руводителю», Боккаччио не решается явиться перед ним «неумытым», послать эклоги на исправление непосредственно к Петрарке, а прибегает к содействию их общего друга. Автор говорит в эклоге, что наученный горьким опытом с Аччайуоли, он боится встретить такой же прием и у Петрарки.

Наконец, в четырнадцатой эклоге (Olympias), высокое художественное достоинство которой признают все критики, Боккаччо изображает свои родительские чувства. Во сне ему является его умершая дочка Виоланта (в эклоге Олимпия) и ведет с ним беседу, в которой изображает райское блаженство и пути к нему. Этот разговор, проникнутый искренним чувством, живо и привлекательно рисует любящую и гуманную душу автора Декамерона и указывает на то, что вражда к семье у первых гуманистов была явлением случайным и наносным.

По книге: М. С. Корелин. Ранний итальянский гуманизм и его историография. М.: Типография М. М. Стасюлевича, 1892.

Логин:
Пароль:
	Запомнить меня на этом компьютере

Забыли свой пароль?